Первый вопрос, который задает заказчик в Москве, хорошие ли у вас отношения с главным архитектором

В конце 1980-х в один из исторических кварталов Москвы пришли архитекторы и застройщики и начали возводить среди старых домов суперсовременные здания, которые позже вошли во все журналы и путеводители по современной архитектуре столицы, а сама территория из-за выросшей в десятки раз стоимости квадратного метра недвижимости получила статус "Золотой мили".  Одним из авторов проекта реконструкции квартала Остоженка был архитектор Александр Скокан. Все 90-е годы созданное им вместе с коллегами одноименное архитектрное бюро являлось и генпроектировщиком района и его главным архитектором, задавшим тон для последующих построек. Пионером новой застройки Остоженки стало спроектированное бюро здание Московского международного банка на Пречистенской набережной, уже тогда получившее множество престижных наград и признанное общественностью как "лучшее здание города" тех лет. Сегодня мы можем наблюдать, во что преобразилась или во что превратилась Остоженка, со всеми ее плюсами и минусами, по-разному к ней относиться... Но одного отрицать нельзя: Остоженка - это самое мощное архитектурное высказывание последних 20 лет, произнесенных в Москве. О том, что изначально хотели создать в квартале архитекторы, почему "Золотая миля" так и не стала жилым кварталом, а также о том, есть ли в Москве своя архитектурная школа,  кто из зодчих сегодня нашел свой собственный стиль и что необходимо архитектору, чтобы строить в российской столице, в интервью RealEstate.ru рассказал глава архитектурного бюро "Остоженка" Александр Скокан.

Александр Андреевич, Вы один из авторов современного облика Остоженки. Многие критикуют Остоженку за то, что уничтожив историческую среду, новая застройка так и не создала ей альтернативы. Как Вы сами оцениваете современный квартал?

Остоженка – это проблема не архитектуры, а нашей с вами жизни. Кто может ответить на вопрос, почему мы с вами живем именно так, а не иначе? Остоженка в этом смысле - это витрина российской жизни, нашего с вами менталитета.

С одной стороны, все, что мы имеем на Остоженке, может нам нравиться или не нравиться с точки зрения архитектуры, но живой городской среды там не существует. Это исключительно недвижимость, вложение денег и не более того. С точки зрения города раньше Остоженка по-своему была живым, уютным местом и как-то участвовала в городской жизни, а сейчас на ее улицах нет никого, кроме охранников.

С другой стороны, Остоженка – это архитектурная альтернатива большинству современных московских проектов. Вкусы у всех разные: кто-то скажет, что ему нравится центр оперного пения Галины Вишневской, кто-то – то, что сделали Скуратов и Григорян. Так или иначе, Остоженка – это архитектурная выставка современной московской архитектуры. Доказательство тому: по выходным здесь можно встретить студентов МАРХИ, которые ходят, разглядывают, изучают стоящие здесь здания.

Вы говорите, что на Остоженке можно встретить только охранников. То есть квартиры пустуют?

Люди, которые купили квартиры в этом районе, там вряд ли живут. А где они живут: в Лондоне, на Кипре или где-то еще? Кто их знает. Может, они сюда когда и заезжают, а может, нет. А может, ходит только уборщица и убирается в квартире раз в месяц. Что за жизнь там происходит, по-моему, никому не известно.

Чего же не хватает кварталу?

Любой жилой квартал в центре мегаполиса имеет двоякую судьбу. С одной стороны, он является местом, где живут именно те люди, которые там прописаны, а с другой стороны, он является общегородским достоянием. Например, что такое Тверской бульвар, на котором я родился и вырос? Это был мой Тверской бульвар, а теперь каждый летний вечер он становится местом тусовки и не только всей Москвы, но и всей московской агломерации. То же происходит и с Патриаршими прудами: это уже не место, где уютно проживают люди, гуляют с детьми. Вечером все это превращается в общегородскую помойку. И если бы за ночь ни Патриаршие пруды, ни Тверской бульвар не убирали бы, не выметали мусор и не собирали бутылки, то они просто бы стали помойкой.

Теперь возьмём Остоженку. Если мы хотим, чтобы она была уютным кварталом, значит, там надо больше открывать всяких милых заведений, как, собственно, произошло на Бронной - там достаточно много ресторанов. Правда, они все дорогие и, просто гуляя по улице, вы туда не зайдёте. А потом нужна правильная ориентация. Наш город, в общем-то, не демократической ориентации. Доступные места в центре города можно пересчитать по пальцам: ОГИ, Маяк, рюмочная на Герцена... – мест наберётся немного. А всё остальное – дорогие рестораны. Что вы от них хотите? Ну, стоит там у входа Porsche Cayenne, и что?  Вас как городского жителя радует, что стоят красивые машины и за большими стёклами сидят красивые люди и что-то едят и пьют. Но вам-то что до этого?  Отвечает ли архитектор за это? Вряд ли. Единственное, что может сделать архитектор, это воспользоваться возможностью отказаться от предложения, заявить гордо: "Нет, я эту гадость делать не буду". Так он пару раз откажется, а потом – «свободен». 

А когда проект реконструкции Остоженки только начинался, Вы так себе представляли будущее квартала?

Когда 20 лет назад мы делали проект реконструкции этой территории, естественно, имели в виду другое. Некую социальную программу, направленную на то, чтобы здесь остались местные жители и т.д. Но, видите, все пошло иначе. Двадцать лет назад, когда создавался проект, у нас не было таких людей,  таких понятий, как "девелопер" или "риелтор". Поэтому просто не с кем было советоваться. Единственный, кто пытался выполнять эту функцию на Остоженке, был Борис Кузинец.

А начиналось всё ещё в пору позднего социализма, когда ХОЗУ Совмина захотело построить на Остоженке элитное по тем понятиям жильё. Но их остановили и сказали: «Нет, ребята. У нас тут демократия набирает силу». Решили тогда, что половину строительства мы будем осуществлять для местных жителей, чтобы они переселялись в новое жильё и оставались здесь, а другую половину – для новой дорогой публики». А потом ХОЗУ Совмина исчезло, и появились риелторы, девелоперы и т.д. Они сказали: «Какие местные жители?! Вы знаете, почём обходится строительство в центре Москвы? Я лучше этому местному жителю 10 квартир на окраине куплю». Дальше, он спрашивает у местного жителя, хочет ли он жить в своей коммуналке и ждать неизвестно сколько, пока ему построят жильё, или вот тебе ордер в Кузьминках и завтра можешь переезжать. И что же делает местный житель? Местный житель выезжает. Поэтому здесь так называемые местные жители, коренные "остоженцы" в Красную книгу занесены. Все остальные – это риелторы, девелоперы, как хотите называйте эту публику, с придыханием или с ненавистью, но вот они тут и «живут». И что вы от них хотите, чтобы они заботились о каком-то городском климате? Да у них своих проблем полно. У этого социального состава населения совсем другие потребности и другой стиль жизни.

Получается, Остоженка – это стратегический просчет со стороны тех, кто ее застраивал?

Сегодня вообще реальная жизнь вымывается из городского центра, а на смену ей приходит что-то дорогое – дорогие квартиры, дорогие рестораны, дорогая жизнь. Причём на самом деле мы ведь повторяем то, что уже случилось, например, в Западной Европе. Эти процессы там идут уже давно. Если взять за образец Париж – там есть дорогие кварталы, и там, как правило, нет уютных ресторанчиков и т.п. Там стоят дома с большими окнами, с открытыми занавескам, всё можно видеть насквозь, вокруг тихо, пустынно. Редко обитатели этих апартаментов прогуливаются вечером с собачкой - и всё. А шумная городская жизнь протекает в других местах, где, очевидно, и цена на жильё значительно ниже. Большая городская активность входит в противоречие с требованиями дорогой жизни.

Поэтому если бы сейчас девелоперы заново разрабатывали концепцию Остоженки, то, возможно, они бы ставили другие задачи. Но сегодня, в уже сложившихся условиях, они не имеют возможности решать проблему комплексно. Ведь что такое Остоженка? Это набор 20-30 участков, разных заказчиков, девелоперов, у каждого из которых своя цель и задачи. Вряд ли они когда-то садились за один стол и пытались выработать общую стратегию. В отсутствии планового хозяйства, делать проекты реконструкций крупных территорий практически невозможно. И вообще городское планирование находится в упадке именно поэтому. Слишком много уже земель приватизировано и находится в частных интересах. Как-то эти частные интересы свести к чему-то целому у нас пока так никто не научился. Поэтому город раздираем противоречиями.

Можно ли предположить, что не сейчас, но лет через «надцать» Остоженка превратится в живой квартал?

Пока не видно признаков того, что жизнь повернётся в другую сторону. Может, удастся решить транспортную проблему, вводя ограничения или платный въезд в центр, может, станет легче дышать… А с точки зрения социальной жизни, я не думаю, что наступят какие-либо принципиальные изменения.

Сегодня из всех практикующих в Москве архитекторов лишь десяток авторов создают так называемую современную архитектуру. Но есть ли сегодня в столице своя архитектурная школа?

Архитектурной школы такой, как была когда-то школа Жолтовского, сейчас, конечно, нет. Есть различные сильные творческие личности собирающие вокруг себя не столько учеников, внимающих каждому слову Мастера или Учителя, сколько более или менее дружные команды, придерживающиеся определенных корпоративных правил и обычаев. Ставятся ли и решаются при этом какие-либо другие, помимо практических профессиональных, проблемы, архитектурные, филосовские воспитательные или какие-либо еще задачи, зависит от личности лидера этих команд. Так или иначе, молодые архитекторы, работающие там, попадают под его обаяние (если оно, конечно, есть), и у них возникает что-то вроде “team spirit”, но можно ли это назвать школой?

А какие, по Вашему мнению, московские архитекторы сегодня выработали свой неповторимый, узнаваемый почерк?

Если говорить о своем стиле, то узнаваем Филиппов – он последовательно ведет свою линию. Глядя на него, можно крутить пальцем у виска, но он уверен в своей правоте. К тому же, он великолепный художник, и его работы исполнены настоящего артистизма. То же можно сказать и про Бродского. У него амплуа архитектурного чудака, но то, что он делает, это абсолютно оригинально, и никто больше так не работает – честь ему за это и хвала. Остальные находятся в мейнстриме, если не в отечественном, то в мировом, где они приблизительно распределены – кто в начале, кто в середине, а кто в конце течения.

Как, по Вашему мнению, должна развиваться современная архитектура в историческом центре Москвы?

Я как архитектор и мы как архитектурное бюро считаем, что дали ответ на этот вопрос своими постройками. Я по-прежнему считаю, что здание банка на Пречистинской набережной является крайне удачным примером современной архитектуры в историческом окружении. Мы построили порядка 50-ти или даже больше зданий в Москве. Какие-то из них можно считать манифестными, какие-то проходными. Манифестные это «Пингвин» на Брестской, «Посольский дом» в Борисоглебском переулке, дом на Лесной улице и еще несколько. Это всё достаточно известные объекты. Ими наше бюро высказалось, как, по нашему мнению, следует строить современную архитектуру в таком многослойном контексте, как Москва. Не все с нами согласны, но это наша точка зрения. Ведь в архитектуре всё зависит от ситуации: одно и то же высказывание в разных аудиториях прозвучит совершено по-разному. Иногда оно прозвучит абсолютно точно, а в другом случае покажется невозможной грубостью и резкостью. Мы стараемся отдавать себе отчёт, в какой ситуации мы делаем то или иное высказывание.

Кто вообще сегодня правит балом в архитектурной Москве: архитектор, девелопер или чиновник? И кто, по вашему мнению, должен?

Лужков, в начале своей карьеры, говорил, что не будет вмешиваться в архитектуру, что он во всём доверяет архитекторам и слушает их. Чем это закончилось, мы знаем. Ресин после отставки Лужкова говорил архитекторам: я здесь ни при чём; это всё вы, архитекторы. Мы только слушали, что вы говорили. Оказалось, что, когда запахло скандалом, все разбежались и стали пальцами показывать на архитекторов. А мы все это время раньше только и говорили, что нас задушили, кругом лужковская архитектура, мы ничего не можем сделать. А теперь выходит, что во всём виноваты мы.

По моему мнению, задают тон девелоперы. Во многих случаях именно они формулируют архитектурные задачи. Ведь самая большая проблема – правильно поставить вопрос. У нас достаточно профессионалов, дающих грамотные ответы на правильные вопросы. Но, к сожалению, часто сами вопросы формулируются некорректно, и многие архитекторы считают, что они не должны участвовать в этом процессе. То есть когда вопрос будет сформулирован, тогда они и примутся на него отвечать, а в случае чего скажут: так был поставлен вопрос. Наше бюро пытается по мере сил и возможностей участвовать в формулировании этих вопросов, но отчасти мы создаём себе более трудную ситуацию, потому что берём на себя ответственность за верную постановку самих этих вопросов. Я считаю, что архитектор должен участвовать в формировании архитектурной задачи. Но, естественно, не один, а совместно с девелопером. А чиновник должен только смотреть в документы, законы и говорить о том, что соответствует нормам и регламентам, а что не соответствует. Не чиновничье это дело, говорить какими должны быть фасады, стиль и т. п.

Но ведь кто-то разрешает девелоперам строить именно так, а не иначе.

Изначально виноваты архитекторы, которые окружали Лужкова в начале его правления, потому что это они создали его таким. У Лужкова действительно не было никаких пристрастий. А потом он приободрился, осмелел, понял, что он может, имеет право и, больше того, должен говорить, как строить. И стал говорить, как он это понял. Но виноват не он. Архитекторы учились в архитектурных институтах, общались с коллегами, их вкусы кто-то сформировал… А вот как они сформировали вкус городского начальника,к ним по этому поводу можно предъявить большие претензии.

Сегодня, когда Лужков уже не мэр города, Ресин поставил вопрос о демонтаже одного из памятников былой эпохи – статуи Петра Первого? Как Вы считаете, нужно ли это делать?

Я  считаю, что Петра убирать не надо – пусть мозолит нам глаза. А то уберут и всё – опять мы такие молодцы, чистенькие и аккуратненькие. Нет, пусть подольше постоит. Когда мы сами исправимся и другие, более насущные задачи решим, тогда может быть и уберём.

Почему вся современная архитектура, которой действительно можно гордиться в городе, сегодня является нам исключительно в жилье элитного класса? Ведь на Западе многие известные архитекторы экспериментируют с экономичным классом жилья…

Сейчас появились конкурсы и на быстровозводимое жильё, и на малометражное. Мы участвуем сейчас в конкурсе на такие городские кварталы, и это уже не элитная тема. Мы всё равно возвращаемся к массовому жилью, потому что жилищная проблема до сих пор так и не решена. Она, так или иначе, была решена в 1950-60 года «хрущёвками», на которые мы теперь плюёмся и которые с ненавистью ломаем. Но тогда эти «хрущёвки» решили проблему.

Кроме того, я думаю, что сама тема массового строительства многих архитекторов дисциплинирует. Она выправит им мозги, потому что спроектировать две квартиры площадью 250 кв.м в жилой секции в 500 кв.м. (норма площади секции, установленная пожарным регламентом составляет 502 кв.м) – это раз плюнуть. А вот спроектировать 4-5 квартир в одной секции – это высший пилотаж. И не многие архитекторы способны это сделать. А фасад – это дело десятое.

А вы проектируете объекты такого класса?

Мы сейчас в основном работаем в Подмосковье. В Видном уже строятся объекты, в Балашихе жилой комплекс находится на стадии проектирования. Также принимаем участие в нескольких региональных проектах.

А почему не в Москве?

От Москвы нас отчасти «отжали». В городе у нас проектов сейчас практически нет. Поскольку строительство в Москве – это искусство согласований. Первый вопрос, который задает тебе заказчик в Москве, хорошие ли у вас отношения с Кузьминым? А второй вопрос, берёте ли вы на себя согласование проекта? С Кузьминым у нас, может, и хорошие отношения, но двери ногой мы не открываем и не берёмся гарантировать, что всё с ним уладим. Поэтому люди часто уходили к другим, к тем, кто говорил, что у них с Кузьминым всё замечательно.

А разве согласовывать проекты это не прямая обязанность девелопера, как менеджера?

Есть такие девелоперы, которые действительно берут на себя всё. С некоторыми мы даже на градсоветы не ходили, потому что они всё решали самостоятельно. Но таких застройщиков крайне мало. Кстати, наши самые смелые объекты именно так и были построены – если бы мы ходили с ними на советы, нас бы там просто изувечили.

Беседовала Ирина ФИЛЬЧЕНКОВА